Мир оказался прочней
Дмитрий Мостовой,
Газета «Караван»,
№6 от 8 февраля 2008г.
Начало февраля в Государственном академическом русском театре для детей и юношества им. Натальи Сац ознаменовалось премьерой. «Горе от ума» Александра Грибоедова в прочтении Ольги Бобрик запомнилось как интересными задумками и интерпретациями, так и совершенно не идущими современному театру атавизмами.
Несмотря на свой едва ли не монументальный классический статус, «Горе от ума» – особенно в последнее время – одно из самых востребованных произведений на сцене. Недаром Юрий Любимов на свое 90-летие поставил именно комедию Грибоедова. А перед самым Новым годом в «Современнике» спектакль на том же материале выпустил Римас Туминас. Оба мэтра, понимая, что классической постановкой «Горя от ума» никого не удивить, каждый по-своему адаптировал его к нынешнему дню. Что в этом отношении может предложить тюзовский спектакль?
По счастью, в отличие от своего первого режиссерского опыта («Карнавал судьбы») постановщик «Горя от ума» актриса Ольга Бобрик не стала вводить себя на одну из главных ролей. Эксперименты, когда режиссер одновременно является и ведущим актером, даже в кино, где процесс контролировать значительно легче, зачастую ничем хорошим не заканчиваются.
Наибольшая заслуга в приятном впечатлении от тюзовского «Горя от ума» принадлежит второму действию. Первое же оставило неоднозначные ощущения. «Секвестрировав» некоторых второстепенных грибоедовских персонажей, Бобрик добавила новых. Прежде всего Матушку Екатерину (так в программке), то бишь императрицу Екатерину II, символизирующую уже ушедшую, но не до конца, эпоху, апологетами которой являются Фамусов, Скалозуб и появляющиеся в дальнейшем гости на балу.
Поначалу, признаться, данный «бартер», выразившийся исключительно в загадочных плясках во время сна Чацкого, вызвал лишь чувство «косметического ремонта», но никак не новизны трактовки. Равно как и сон Софьи. И от легкой скуки не спасали даже отличные роли Григория Ефимова (Фамусов), Любови Довбань (Лизонька) и Евгения Дубовика (Чацкий). И совсем уж уныло выглядела бутафорская арфа, при «игре» на которой звучала фортепианная фонограмма. Прошлый век, ей-богу!
Тем удивительнее, что второе действие оказалось просто-таки отличным! Матушка Екатерина наконец-то заняла подобающее ей место кукловода человеческих судеб, не подвластным которому вплоть до финала оставался лишь Чацкий.
И совсем уж замечательно решена сцена приема в доме Фамусовых. Большинство второстепенных персонажей, гостей заменены… на манекенов. В буквальном смысле обезличенных существ, шестеренок, марионеток, говорящих одинаковыми скрипучими механическими голосами, флюгеров – называйте, как хотите. Все они из того, другого мира, который так невыносим Чацкому и который он так поносит, вызывая к рождению слухи о собственном сумасшествии.
Впрочем, с Чацким тоже не все однозначно. На хрестоматийном «Карету мне, карету!» он не бросается вон – вовсе нет. Вынужденно принимая бессилие одиночки против массы, он воздевает руки вверх. Не к небу – спускаемым путам кукловода. А дальше гаснет свет, давая зрителю возможность самому додумать, станет ли Чацкий еще одним винтиком общества, где важно то, «что станет говорить княгиня Марья Алексевна», или повяжет из этих пут петлю.
|