Без ума – сплошное горе…

Светлана Велитченко,
Журнал «Соблазны большого города»,
№3, март 2008г.

Если бы смыл театра был только в развлекательном зрелище,
быть может, и не стоило бы класть в него столько труда.
Но театр есть искусство отражать жизнь.
(К.С. Станиславский)

В нашей жизни осталось не очень много ценностей. Сегодня каждый позволяет себе перекраивать вечные истины под формат собственных амбиций. В общем, «как посравнить да посмотреть век нынешний и век минувший» - авторитеты прошлых столетий уступают место новым гостям эпохи – самоуверенным и сиюминутным…

В этом плане произведение великого классика русской литературы А.С. Грибоедова «Горе от ума» стоит особняком. К комедии давно приклеен штамп - «бессмертная», но мало кто задумывается о том, насколько она действительно актуальна. Взойдя на пьедестал почти 200 лет назад, «Горе от ума» не застыло в литературном прошлом. Тонкая, умная, изящная и страстная комедия переживает века, в которых каждый раз звучит по-новому. Идеальная сбалансированность конструкции, стремительное развитие сюжета, блеск стиха и филигранная отточенность рифм дают возможность представлять ее и как любовную историю, и как сатирический памфлет, и как описание быта и нравов соответствующей эпохи. Театр для детей и юношества имени Н. Сац определил «Горе от ума» как «жизненную историю», закатав ее в могильно - черные цвета сценографии, костюмов, афиши и даже программки.
Собственно, с этого и начинаются парадоксы нового спектакля, которые в итоге превращаются в один большой вопрос: что же это такое мы смотрели? О чем нам пытались поведать со сцены участники действа? Одно можно утверждать точно: такого «Горя от ума» мы еще не видели. Не приходилось нам раньше почти три часа терзаться вопросом: за что так жестоко поступили и с идеей великого произведения, и с гениальным текстом, который давно уже живет собственной жизнью в нашей разговорной речи? Какой подмастерье по незнанию вставил бриллиант чистой воды в дешевую оправу «под золото»? Впрочем, обо всем по порядку.
Начинается спектакль с весьма странной сцены. Среди зеркальных постаментов, увенчанных свечами, на видавшем виды стуле дремлет какой-то человек. Потом он долго потягивается, зевает во весь рот и…достает из-под стула куклу - марионетку. Непросвещенный зритель подумал было, что это буфетчик Петруша балует с вчерашнего перепою. Спустя буквально минуты под бравурный марш на сцену выходит женщина в блестящем одеянии с большим шлейфом, который несут то ли слуги, то ли артисты самодеятельного ансамбля песни и пляски – широкие штаны и рубахи-косоворотки навыпуск... Парад – алле завершается раскатистым смехом главной дамы, которая заберет у молодого человека куклу, поразительно похожую на нее, и унесет с собой. А молодой человек непонятно к чему прокричит слово «Домой!» Вы спросите, кто же эти люди? Представьте себе – «матушка Екатерина» и главный герой комедии Александр Андреевич Чацкий. Как? У Грибоедова не было никакой «матушки»? Ну и что? А теперь - есть! Здесь, в театре, Екатерина становится значимым образом, который даже произносит текст. А вот настоящих, ярких персонажей комедии – Репетилова, Загорецкого, Горича - вы на сцене не увидите. Их просто вычеркнули. Лишние они на этом празднике жизни.
Собственно, это выяснится много позже, когда дело дойдет до бала в доме Фамусовых. Пока же зритель будет с трудом угадывать, кто находится на сцене и вслушиваться в невнятный текст, который актеры будут произносить «себе под нос». И лишь иногда, как джазовая синкопа посреди монотонного бормотанья кое - что прорвется из гениальных строк поэта:: «Воскреснем ли когда от чужевластья мод…», «Зачем ума искать и ездить так далеко», «И точно – начал свет глупеть»…Последними словами, впрочем, можно было бы охарактеризовать впечатление от всего, что было увидено на сцене ТЮЗа февральским вечером.
Но апофеозом эмоций станет все же бал у Фамусовых, где на сцену выкатятся…нет, не гости, а заменившие их манекены. Черные костюмы, мертвые неподвижные лица, скрипучие голоса, вещающие что-то непонятное, танец с неуклюжими коленцами – ну прямо шабаш нечистой силы! Глядя на колеса, на которых катаются манекены, вспоминается детская «страшилка» про «черный гроб на колесиках». Жаль, что режиссер спектакля О. Бобрик не додумалась до этого «хода» - можно было бы сразу похоронить все представления о настоящем искусстве и не мучиться…
Кстати о режиссуре. Вряд ли кто-то будет оспаривать истину, что режиссер – это объединяющее начало спектакля, его мысль и нерв. Переписывать классику и пытаться ставить ее «по-новому» – дело в общем нехитрое, были бы амбиции. Гораздо сложнее понять самому и донести до зрителя – а что же ты хотел сказать этим спектаклем? Что осталось после переработки чужой творческой энергии?
Грибоедов сегодня актуален как никогда. Недаром его проходят в школе в тот период, когда формируется характер и мировоззрение молодого человека. Разве не Грибоедов определил двести лет назад типаж, который востребован сегодня во всех структурах - «А впрочем, он дойдет до степеней известных – ведь нынче любят бессловесных». Разве «дремать в неведении счастливом» - не принцип равнодушных во все времена? Разве интеллектуалы с острым и независимым умом - такие, как Чацкий, находят себе достойное место в жизни? Однако в спектакле вместо нерва современности – сплошные трюки, доходящие иногда до клоунады.
В частности, активно развлекает публику горничная Лиза (арт. Л.Довбань). Она буквально не стоит на месте – скачет, танцует и падает со стула и дивана, как опытный спортсмен – с опорой на руки. Живость натуры заменена прыжками и громким голосом. Софья (арт. Н.Лунина) изображает из себя аристократку, а манеры у нее, прямо скажем, несветские. Ну не может воспитанная девушка ходить в неглиже перед посторонними мужчинами, даже перед собственным отцом! Софья и Молчалин выходят из спальни якобы после бурно проведенной ночи. А они ведь просто разговаривали – так у Грибоедова! Тем более, что сам Молчалин (арт. А.Иватов) весьма отдаленно напоминает мужчину, способного соблазнить девушку. Подпрыгивающая походка, протяжные интонации, неуклюже сидящий костюм делают Молчалина какой-то пародией на мужчину. А ведь этот человек страшен в своем стремлении занять свое место под солнцем. Зря что ли горестно воскликнет Чацкий: «Молчалины блаженствуют на свете!»
Чацкий… Воплотить на сцене этот образ – мечта любого актера. Он «и чувствителен, и весел, и остер». Он человек высокого ума, новой формации, которому «прислуживаться тошно». Собственно, поэтому Чацкого и объявят сумасшедшим. Он искренне любит Софью и страшно разочарован ее предательством. Он не найдет ни в ком «сочувствия живого» и уедет, увозя с собой только «мильон терзаний». Колоссальный диапазон мастерства может здесь продемонстрировать актер, если, конечно, режиссер объяснит, что надо делать…Один только приезд Чацкого в дом Фамусовых уже должен прозвучать мощным аккордом, который разорвет тишину фамусовского «болота». Ведь приехал главный герой, вокруг которого и закрутится тугая пружина сплетен. Наш местный Чацкий (арт. Е.Дубовик) - никто. Какой – то невнятный молодой человек, который ходит взад и вперед по сцене и пафосно произносит усеченные монологи. Для кого он вещает – похоже, сам не понимает. Просто выучить слова может любой человек с хорошей памятью. У актера академического театра – другие задачи. Он несет в себе и идею литературного произведения, и острое чувство формы спектакля, и понимание значимости своего образа. А здесь Чацкий – просто один из тех, кто находится на сцене в тот или иной момент. Ему Лиза даже дает самовар подержать! Чацкий от расстройства даже в обуви на постель забрался… И это дворянин, аристократ, вернувшийся из-за границы?! С другой стороны, сесть –то в доме Фамусовых особо и не на что. Однако бедно живет «московский туз»! Одна софа, два стула да старинные часы, являющиеся одновременно и «шкапчиком», куда ставят бутылки. Вообще и обстановка на сцене, и игра актеров напоминают какой-то антрепризный спектакль заезжего провинциального театра, в котором и декорации бедненькие, и актеров по дороге растеряли. Кстати, может быть поэтому нет Репетилова и Загорецкого – не доехали? Мизансцены бездарны - герои либо перемещаются по диагонали сцены, либо садятся и смотрят друг на друга, либо вообще не знают, куда себя деть. Статичность действия быстро утомляет, и актеры воспринимаются как «говорящие головы», продлевающие страдания зрителей…
В спектакле нет ни внутренней убежденности режиссера, которая оправдывает любые «креативные метафоры», ни четкой мысли. Развитие действия заменено дешевыми визуальными эффектами, имеющими самое отдаленное отношение и к произведению Грибоедова, и к концепции спектакля. Он напоминает полотно, сотканное из мелких лоскутков чужих идей и находок. Да хотя бы эти манекены: в вездесущем Интернете подробно описаны прошлогодние постановки «Горя от ума» в Театре на Таганке и в «Современнике». Там тоже на балу у Фамусова куклы… Новый смысл классического произведения, если режиссер на него претендует, должен быть очень убедительным. Если же нет, то все потуги на творчество оказываются лишь фрагментами несложившейся мозаики. Это спектакль не детский - ведь обращаясь к классике, театр для детей и юношества выполняет еще и педагогическую функцию: как трудно сегодня быть Чацким. Это спектакль и не для взрослых – слишком трудно изменять идеалам, даже если они сегодня мало кого волнуют. Это спектакль просто неудачный…
С другой стороны, все это очень символично. В наше время подлинность творческих эмоций заменяется суррогатом «нового взгляда», в котором нет души – один холодный расчет. И мы не испытываем тот необъяснимый трепет, когда энергетика настоящего театра заставляет тебя измениться здесь и сейчас. Мы тоже становимся обезличенными участниками некоего действа и нетерпеливо смотрим на часы – как же долго мы сидим. Поэтому и неудивительно, что «юный зритель» после первого действия ломанулся к выходу, крича в свои «сотки»: «Я в театре, тут какая-то фигня!»