Судья на покаянии
Дмитрий Мостовой,
Газета «Караван»,
№11, от 13 марта 2008г.
Евгению Жуманову позвонили на сотовый, и он, закончив свой монолог, ушел за кулисы. Воображаемый занавес закрылся – спектакль «Падение» окончен. Напрасно зрители аплодисментами пытались вызвать актера на поклон – обозначенный в программке жанр – «Исповедь без поклона» – оказался выдержан от и до.
Так же, как и форма смешения личности Жуманова с героем повести Камю Жаном-Батистом Кламансом. Актер и не скрывает, что постановка «Падения» – дело для него очень личное. Слишком многое роднит Жуманова с Кламансом, слишком многое каждый из них хочет рассказать о себе и о других. Потому и выходит актер на разговор со зрителем под сопровождение звучащей из сотового телефона заставки известной телеигры: «Это программа «Кто возьмет миллион?» и я – ее ведущий Е…» А дальше оба – и Жуманов, и герой Камю – берут псевдоним, под которым и расскажут свою историю.
Можно поспорить о том, насколько оправданна такая подмена. В актив этой задумке можно записать то, что во многих местах удалось добиться полного отождествления текста Камю с личностью Жуманова. И за счет актерской игры, и за счет не слишком жалуемого в академических театрах интерактива, и за счет ироничной, местами даже циничной, читки страниц повести Камю и последующего перехода: «А теперь я вам расскажу, как на самом деле». В итоге временами действительно начинаешь верить в то, что это история самого Жуманова, искать какие-то параллели и пересечения.
Кламанс – Жуманов называет себя судьей на покаянии. Необычное сочетание, не правда ли? Даже не сразу понимаешь, что же подразумевается. Судья – каждый из нас. Разве не любим мы судить других? Разве суд человеческий (даже не юридический) не самый страшный? Возможно, даже пострашнее суда Божьего, особенно если вы, как и Кламанс (тут между ним и Жумановым знак равенства не ставим), атеист.
Но стать судьей на покаянии – нечто особенное. Что это, отважный шаг? Смелость признаться самому себе и другим в собственных грехах, попросить о новом шансе и тут же усомниться в искренности этой просьбы? Или провокация, направленная на подопытных зрителей, которые к финалу спектакля действительно вряд ли «думают о себе лучше, чем два часа назад». Как бы вы ни старались избежать отождествления себя самого с происходящим на сцене, все равно найдется такая сцена, такой момент, когда придется признаться: «А ведь было и со мной такое. И я так делал».
|